Veteran of a Thousand Psychic Wars
От Дэльфа
#TNR
Сольвейг (треск, гвоздь, тепло)
#Z
Юна (следы, стена, отпускать)
#вафлецеры
Диван с Тюленем (сапог, искрить, яблоко), Янник (перчатка, свисток, хохотать)
#Lokis
Хайме (глубина, заключить, лодыжки), король Альциона (уключина, талмуд, завтракать)
#Fix you
Анхелика (скользить, восторг, лестница).
#TNR
#Z
#вафлецеры
#Lokis
#Fix you
Озеро не такое большое, но у близнецов все равно возникало чувство, что они далеко от привычного окружения, где услышать могли даже то, что никто и не говорил...
Лодка была старенькая, с зацветшей скользкой лужицей на дне. Уключины тревожно скрипели и, кажется, левая вот-вот могла выпасть вместе с частью прогнившего бортика.
- Тебе не тяжело? - спросила Альциона брата. Тот только отмахнулся.
- Может, выбросим эти талмуды? - Альциона хлопнула по переплету учебник истории.
- Проще уж тебя выкинуть, - тяжело дыша, отозвался Эльнат. Альциона присела рядом и обняла его - ей хотелось чувствовать, как бьется его сердце, как напрягаются мышцы. Словно бы слиться опять в то целое, каким они были, пока не вышли из чрева матери.
Скрип прекратился, и лодка замерла.
Некоторое время близнецы молча грелись на полуденном солнце.
- Без изменений? - наконец произнес Эльнат.
- Без, - Альциона лениво потянулась и снова обняла брата. - Если хочешь, я даже по-настоящему буду тебя ненавидеть.
- Нет, не хочу, - тепло улыбнулся сестре Эльнат. - Тебе и так поверят.
- Я есть хочу.
- Мы же только что завтракали...
- Прости.
Эльнат вздохнул и снова взялся за весла.
[170]
Прозрачный осенний вечер только начинался, а Динан уже крепко выпил.
Они с Тилвине брели по небольшой аллее в сторону вокзала, и подошвы их сапог давили мелкие опавшие яблоки - и сладкий переспелый запах въедался в ткань кителей.
С одной стороны, Тилвине нравилось выбираться вот так с Динаном в Лоунави. Общительный и добрый, Динан всегда собирал вокруг себя веселую компанию, и Тилвине был рад быть ее частью, даже если Ванкрой над ним подтрунивал или принимал лишнего, после чего без умолку болтал о всякой ерунде.
С другой стороны, возвращение в Гарнизон было делом не очень приятным. Разумеется, им вряд ли удастся избежать выволочки от де Норта. А еще Эццелин, который иногда орал на увереров и вовсе без повода. От одной только мысли о его криках у Тилвине начинала болеть голова. Динану не позавидуешь.
- Смотри! - Динан остановился и показал в сторону. - Искрится! Прямо как река...
Сначала Тилвине подумал, что Динану опять что-то спьяну почудилось, но потом понял, что тот имел в виду: в зеркальных окнах павильона переливалось оранжевым отражение закатного неба.
Динан всегда замечал такое. А Тилвине - никогда. Наверное, с этим нужно было родиться.
- Идем, а то опоздаем на поезд.
- Да и черт с ним. Хорошо ведь, - отозвался Динан, но все же послушно потащился за Тилвине.
Здесь и правда было хорошо - но только вместе с Тилвине.
[212]
Анхелика нисколько не сомневалась в правильности своего решения, однако ей все же потребовалось некоторое время, чтобы собраться с духом, еще раз все просчитать.
И вот она сидела на скамейке возле лестницы, ведущей на вершину холма, прямо к главному полицейскому управлению.
Анхелика ждала. Нервничала. Повторяла про себя все еще раз: главное, чтобы удар получился сразу, чтобы не соскользнула рука. А что будет дальше - неважно.
Раздался глухой бой часов с площади неподалеку. Четверть шестого. Значит, скоро. Анхелика начала всматриваться в спускающихся людей. Уже совсем скоро...
И вот она поднялась и двинулась навстречу Шестерки.
Он тоже заметил ее, улыбнулся снисходительно.
А дальше - какие-то мгновения. Наверное, ненависть добавила ей сил - иначе как объяснить, что нож вошел так легко, глубоко.
Не оглядываясь, Анхелика поспешила по лестнице вверх.
Ее переполняли чувства - и более всего восторг.
Снизу послышались наконец крики, кто-то звал на помощь, а кто-то - полицию; но никто не бежал за ней, не требовал ее задержать.
На обратном пути Анхелика заглянула в любимую пекарню и скупила, наверное, все сладости, что там были. Эйфория постепенно спадала - и исчезла совсем, когда Анхелика приблизилась к дому.
Она вошла в темную гостиную и почувствовала, что, кроме нее, здесь есть кто-то еще.
Анхелика неловко потянулась к выключателю.
Свет еще не успел вспыхнуть, а она уже знала, кого увидит.
Может быть, стоило серьезно отнестись к словам Доро.
Наверное, его отец и правда сделал с Шестерки что-то жуткое - и теперь тот жил по своим страшным правилам, и все-то с ним было не так, даже когда дело касалось смерти...
[245]
С некоторых пор у Юны возникло странное чувство. Ей стало казаться, что жизнь вокруг - ненастоящая.
Разве что не могла разобрать, так это только здесь - или за стенами дворца тоже на самом деле ничего нет.
Я всего лишь функция, - эта мысль никак не покидала голову Юны. - Фигура при короле на шахматной доске. Кто-то нами играет. Я хожу, не оставляя следов.
Чаще всего она думала об этом перед тем, как провалиться в глубокий сон, и утром ничего не могла вспомнить, пока через несколько дней беспокойство не возвращалось.
Раньше Иероним нередко повторял ей одну и ту же фразу: отпусти свою прошлую жизнь.
Он говорил, что теперь все по-другому. И Юна стала королевой.
Как будто дошла до края поля и переродилась заново.
Юна старалась - и в какой-то момент осознала, что действительно не помнит толком, как жила до встречи с Иеронимом.
И тут-то и появилось это гадкое ощущение.
Я выдумана для него.
Иероним больше ничего не говорил ей, но, вероятно, он понял, что она разгадала его план.
Днем тревога забывалась, и Юна снова чувствовала себя счастливой.
А однажды утром ей принесли записку - по почерку она поняла, что от Моргана.
Просто живите настоящим, - прочитала Юна.
И удивительным образом ей стало вдруг легче и спокойнее.
А вечером внезапно оказалось, что на ужин Иероним пригласил ее родителей. И как ей только в голову могло прийти, что она выдуманная?..
- И все же, Ваше Величество, вам нужно чаще проводить время с Ее Величеством, если не хотите, чтобы Ее Величество стала такой, как Его Высочество принц Клемент, - вкрадчиво произнес Морган, собирая карты. - Ее Величеству очень здесь одиноко.
Иероним только вздохнул в ответ. Он сказал бы, что чувствует то же самое, что и Юна, что тоже ощущает себя словно бы запертым в старой нелепой сказке, но помнил, что Морган знает это и так.
[291]
Посреди ночи Хайме проснулся. Что-то было не так.
Он решил проверить одну из печатей у ручья. Осторожно, чтобы никого больше не разбудить.
Света от тусклого острого месяца почти не было, но все же Хайме сразу заметил темную фигуру.
А через мгновение понял, что это Ислин. Она стояла в ручье и неотрывно смотрела на брата.
Он спустился к ней: глубина всего-то по щиколотку, но вода тут - холодная, осенняя.
- Что же ты здесь? - Хайме заключил сестру в объятия и прижал к себе крепко, чтобы хоть немного согреть ее.
- Виктор, - прошептала она, тоже обнимая его, - мой Виктор! Только послушай...
И после призналась, что полюбила - и так горько Хайме не было с тех пор, как не стало Франсезы.
Он один из всей семьи был искренне привязан к Ислин, и ему представлялось, что он будет опекать ее до последних дней.
И надо же, что снова его столь крепкой любви оказывалось недостаточно - она оставалась без должного внимания, и находился кто-то другой, кого любили по-настоящему и безусловно. Так было с Франсезой, так случилось и с Ислин.
- Виктор, мой Виктор, - с тоской повторяла Ислин, - ты знаешь, что теперь будет?
- Все хорошо теперь будет, - то ли ее, то ли себя уверял Хайме. - Все хорошо...
Они вышли на берег, и Ислин подняла свою шкуру.
С самого возвращения из Пурпурного леса Хайме ощущал безмерную усталость - и вот наконец он от нее избавится.
[221]
Без Гвилима в доме невыносимо.
Сухой треск огня словно бы переносил во времени назад, когда война еще не началась. Гвилим возвращался из кузни поздно, усталый. От него веяло теплом, словно совсем недавно он сам был раскаленным металлом, но по пути домой растерял опасный жар.
Кайя беззвучно заплакала, и крылья ее тонко дрожали. Так и уснула за столом.
Утром Кайя принесла из кузни гвоздей и заколотила домик.
Если уж суждено сгинуть на войне, то только обоим...
[75]
Так здорово видеть других персонажей в окружении
Еще раз спасибо!
P.S. - Сейчас сломаю весь пафос, но Динан и Тилвине - это ж Пеп и Манель с их романтическим и практическим взглядами на жизнь
Вам спасибо, Генерале!
А то я уж думала, что призыв так и останется безответным, а вы любезно предоставили возможность размять укушенную руку
больше всего поразила часть про Анхелику: в ней не только атмосфера, полностью противоположная той, которую можно было бы предположить по набору слов, но и внезапно значительное действие! Как ее угораздило Т_Т
А она такая внезапная вся, эта Анхелика!..
На самом деле этот сюжет должен был быть ближе к финалу, но я не успела до часа Х, а тут правда слова очень прямо подошли к этому делу, так что я прямо даже обрадовалась возможности все же показать хотя бы одно из трех убийств Шестерки, которые планировались плюсом к тому, что уже коряво упоминалось в тексте.
А вообще еще меня не покидало чувство, что линия Анхелики - это такой сильно извращенный вариант rape and revenge, пусть там и не было rape, да и revenge у нее не получился.
P.S. - Сейчас сломаю весь пафос, но Динан и Тилвине - это ж Пеп и Манель с их романтическим и практическим взглядами на жизнь
Я вспоминала потом тоже штуку про цветы в клумбе
Но, мне кажется, на деле Диван сочетает в себе черты и Пепа, и Манеля, а Тюлень - он же снежный горец-морпех, это же вообще что-то страшное.
Хотя я потом поняла, что не очень справедливо говорить, что у Тюленя нулевой романс, потому что их с Бьорг дружба более чем романтичная была
После путешествия в Пурпурные Леса надпись на руке Хайме совсем не видна - все спрятали странные татуировки, покрывающие теперь все тело брата. И все же - она там, никуда не пропала. И если провести по запястью пальцами медленно, осторожно, можно ее почувствовать - словно слова были вышрамированы: что теперь будет?..
Раньше и Хайме, и Рори были уверены, что это скажет Франсеза - когда-нибудь, спустя годы, и все они будут старыми и счастливыми.
"Мы придем еще завтра" - порой Рори нравилось представлять, что это окажется кто-то из детей, может быть, даже внуков.
Впрочем, все это можно повернуть так, а можно - этак. Дурное дело - гадать вот так, додумывать. Жизнь все по местам расставит.
Франсеза свою надпись никогда не показывала, скрывала длинными рукавами.
Рори знал, что Хайме никогда ее об этом не спрашивал - говорил, что так ему спокойнее. Он верил, что они будут вместе, а теперь Рори считал, что, наверное, там было "Держись!", или ругань, или что еще говорят люди, когда гибель их внезапна и неминуема?
Бедный Хайме.
Как легко ошибиться.
И что теперь будет? Сам того не замечая, Рори частенько спрашивал брата об этом.
Тот пожимал плечами:
- Да перестань уже. Видеть меня не хочешь больше?
От этого немного жутко - и где-то потаенное: пусть так и случится, пусть окажется, что нет у них никого важнее и ближе, чем они сами.
"Что теперь будет? - Мы придем еще завтра"
И исчезнуть с лица земли в одно мгновение, как случилось с Франсезой.
Наверное, Рори несколько одержим подобными мыслями. Как у других получается делать вид, что их не волнует все это?
Вот быть бы, как дурочка сестра - хотя и она украдкой царапает, раздирает себе руку, будто старается избавиться от надписи, смысла в которой столько же, сколько и в ее несчастном существовании, такой же банальной и унылой до зубовного скрежета, той самой, что должна была быть на запястье Рори...
Все будет хорошо.